Силан уходит. Гаврило садится на столбик, выходит Параша.
Параша и Гаврило, потом Силан.
Параша. Что у вас тут за беда случилась, батюшка из себя выходит?
Гаврило. И-и-и не расчерпаешь. Я решен совсем.
Параша. Как, совсем?
Гаврило. Всего решен. Ни копейки, вся служба ни во что, и на все четыре стороны.
Параша. Ах ты, бедный!
Гаврило. Я-то еще ничего, а Васю в солдаты.
Параша (с ужасом). В солдаты?
Гаврило. Теперь в арестантской сидит, а на-днях сдадут.
Параша. Полно! Что ты! За меня в солдаты?
Гаврило. Не за вас, а его застали тут на дворе и занапрасно вором поставили, что будто он деньги украл.
Параша. Да ведь это все равно, все равно, ведь он для меня сюда пришел. Ведь он меня любит. Боже мой! Грех-то какой! Он пришел повидаться со мной, – а его в солдаты от отца, от меня. Отец-старик один останется, а его погонят, погонят! (Вскрикивает.) Ах, я несчастная! (Хватается за голову.) Гаврило, посиди тут, подожди меня минуту. (Убегает.)
Гаврило. Куда она? Что с ней? Бедная она, бедная. Вот и с отцом, с матерью живет, а сирота сиротой! Все сама об своей головушке думает. Никто в ее сиротское, девичье горе не войдет. Уж ее ль не любить-то. Ох, как мне грудь-то больно, слезы-то мне горло давят. (Плачет.)
Выходит Силан с узлом и гитарой.
Силан. Вот тебе шапка! (Надевает на него.) Вот тебе узел, вот тебе гитара. И значит, братец ты мой, прощай! Не поминай лихом, а добром не помянешь!
Выходит Параша в бурнусе и с платком на голове.
Параша. Пойдем, пойдем!
Гаврило. Куда вы, куда вы, помилуйте!
Параша. К нему, Гаврилушка, к нему, мой милый!
Гаврило. Да ведь он в арестантской, помилуйте, что вы!
Параша. У меня деньги, вот видишь! Я подарю солдатам, меня пропустят.
Гаврило. Так ведь это утром, а где же вы ночь-то? (Кланяется в ноги.) Останьтесь, матушка, родная, останьтесь!
Параша. Я у крестной ночую. Пойдем! Пойдем! Что за разговоры!
Силан (Параше). Ты за ворота проводить, что ль? Ну, проводи! Дело доброе. Он сирота.
Параша (оборотившись к дому, несколько времени молча смотрит на него). Прощай, дом родительский! Что тут слез моих пролито! Господи, что слез! А теперь хоть бы слезинка выкатилась; а ведь я родилась Тут, выросла… Давно ли я ребенком была: думала, что милей тебя и на свете нет, а теперь хоть бы век тебя не видать. Пропадай ты пропадом, тюрьма моя девичья! (Убегает. Гаврило за ней.)
Силан. Постой! Куда ты? (Махнув рукой.) Не мое дело! (Запирает калитку.) Эка жизнь! Наказание! (Стучит в доску и кричит.) Посматривал!
Градобоев.
Курослепов.
Гаврило.
Параша.
Вася.
Аристарх, мещанин.
Тарах Тарасыч Хлынов, богатый подрядчик.
Барин, с большими усами.
Силан.
Сидоренко.
Жигунов.
Мещане: 1-й, 2-й, 3-й.
Гребцы, песенники, инвалидные солдаты, арестанты.
Разные люди.
Площадь на выезда из города. Налево от зрителя городнический дом с крыльцом; направо арестантская, окна с железными решетками; у ворот инвалидный солдат; прямо река и небольшая пристань для лодок, за рекой сельский вид.
Аристарх сидит на пристани, ловит рыбу на удочку. Силан подходит и молча смотрит. У городнического крыльца стоит куча людей.
Аристарх (не замечая Силана.) Ишь хитрит, ишь лукавит. Погоди ж ты, я тебя перехитрю. (Вынимает удочку и поправляет.) Ты хитра, а я хитрей тебя; рыба хитра, а человек премудр, божьим произволением… (Закидывает удочку.) Человеку такая хитрость дана, что он надо всеми, иже на земле и под землею и в водах… Поди сюда! (Тащит удочку.) Что? Попалась? (Снимает рыбу с крючка и сажает в садок.)
Силан. Вот ты как ловишь-то!
Аристарх (оборачиваясь). Здорово, дядюшка Силантий!
Силан. С приговором-то оно… действительно… Много ты этого всякого приговору знаешь, а я не знаю, вот она мне и не попадает.
Аристарх. Какого приговору?
Силан. Молитва, мол, что ль, аль слова какие; вот я слушал, да не понял, а рыба-то и идет на них.
Аристарх. Полно, дядюшка Силантий, какие приговоры! Так, сам с собой разговариваю.
Силан. Ну, да уж что! Коли слово знать, на что лучше… Ты вон и часы… Скажешь, так, спроста,
Аристарх. Ты тоже рыбки половить?
Силан. До рыбки ль? Я к городничему.
Аристарх. Зачем?
Силан. У нас теперь дома литовское разорение, все одно, что Мамай прошел… Деньги пропали, раз; крестница твоя ушла…
Аристарх. Что мудреного! Уйдешь. Куда ж она?
Силан. Она у крестной, я заходил. Не велела, чтоб отцу… Ну, мне какая нужда.
Аристарх. Как же это деньги? Кому ж бы?
Силан. Ты ж говори! У вора один грех, а у нас с хозяином десять: что мы народу переклепали! Гаврилу прогнал, Вася Шустрый теперь в арестантской соблюдается покудова.
Аристарх. В арестантской? Что ты! Вот грехи-то!
Силан. Как есть грехи… Натворили… паче песка морского.
Аристарх. Как же быть-то? Надо Васю выручать! Кто ж его в арестантскую? Хозяин, что ль?
Силан. Хозяин! Силён, ну, и чудит. Городничий проснулся?
Аристарх. Поди узнай!
Силан. Что ходить-то! Он сам на крыльцо выйдет. Он целый день на крыльце сидит, все на дорогу смотрит. И какой зоркий на беспашпортных! Хоть сто человек-артель вали, как сейчас воззрится да поманит кого к себе: «А поди-ка сюда, друг любезный!» Так тут и есть. (Почесывает затылок.) А то пойти! (Подходит к городническому дому.) Аристарх. Что только за дела у нас в городе! Ну, уж обыватели! Самоеды! Да и те, чай, обходительнее. Ишь ты, чудное дело какое! Ну-ка! Господи благослови! (Закидывает удочку.)